Так и должно быть, наверно. Стойкое желание бежать и каяться. Убеждаться, забывать, убеждать себя - кому-то до всего этого есть дело. Ну.. важно, что ли. Внутри все сжимает, как от нехватки кислорода, задыхаешься - падаешь - идешь снова. Жар, тяжелый запах лекарств, пустые глаза и пустая голова. С какого ж лешего она тяжелая такая? Видимо, мысли так шуршат. Тяжело им, наверно )

Лирическое наступление. Мысли вслух.Вступая в привычное амплуа, можно разговаривать самому с собой. Как же.. задолбало-то, блин. И канистры нет, и закурить страшновато.
Мелочные обиды, попытки быть десятью людьми сразу, игра в прятки со своим прошлым и настоящим. Куда как проще не принимать никаких решений и плыть по течению. Но - и тут не без подвохов. Давит ведь, и каждый раз - все сильнее.
Все - будет - хорошо. Заново учиться дышать, через эту тяжесть, через пространство. Если им - вам - это так важно, я больше настаивать не буду. Каждый выбирает для себя, с кем и в какой период своей жизни быть, а кому - биться головой об стену. Что-то ведь я сделал тогда, для кого-то, и оно избавляет от необходимости объяснять.

Удачно, что можно с самим собой разговаривать через письмо. Никогда не умел формулировать мысли вслух как следует, а здесь легче дается. Сумбур выливается в символы, остается где-то в глубинах терабайтных массивов данных, а мне от этого легче. Никаких пряток, никаких объяснений, просто очередной препятствие.

— Мужчина, влюбленный в женщину из другой эпохи. Я вижу фотографию.
— Я вижу фильм.
— Я вижу непреодолимую проблему.
— Я вижу… носорога.

Для такого настроения лучше собеседника не придумаешь. Всегда считал, что лучше поговорить, чем напиваться. Здесь выплывает вся многозначительность фразы 'взять себя в руки'. Разумеется, я с этим разберусь. Естественно - сам виноват. Конечно - нужно просто взять и послать нах*й. Попросишь совета - дадут совет... советчиков хватает во все времена. Нужно людское тепло? Подкинь еще людей в печь)

Лирическое отступление. Автоматная баллада.Согнувшись над гитарой, он любовно погладил струны… прозвенел… нахмурившись, подкрутил колок… взял аккорд.

— В юности, — он говорил, обращаясь будто бы и не к Анне, а к кому-то третьему, незримо сидящему за их костром. — Была у меня одна любимая… песня. Из довоенного фильма. По десятку раз на день тот эпизод крутил, пленку до дыр протер — и выучил.

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел — не сберег, что любил — потерял.

— Хоть и не знал еще, — неожиданно прервавшись, сказал он, — что песня эта — про меня. Вернее, про нас. Про таких, как мы с тобой, Анна.

Что имел — не сберег, что любил — потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

— Удача и счастье, — снова прервался Швейцарец, — это вовсе не одно и то же. В этом-то и вся загвоздка. Понимаешь?
— Играй! — глухо проронила Анна. — Играй!

И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна.

— А ведь цветы на той поляне и в самом деле не пахли…
— Играй!

И окурки за борт я бросал в океан.
Проклинал красоту островов и морей.
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать…

— Зачеркнуть… зачеркнуть жизнь очень просто. Короткая очередь… или даже одна-единственная пуля. А вот начать… как?

Анна молчала.

Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?
Я в весеннем лесу пил березовый сок…

Березы…
Березы стояли вокруг них, и в темноте белые полоски коры выглядели словно полоски бинтов на израненных стволах.

— Я, — нарушила тишину Анна, — никогда в жизни не пробовала березовый сок. А ты?
— Тоже, — тихо произнес Швейцарец. — И не попробую.
— Но…
— Во-первых, сейчас лето, а не весна. Во-вторых же… Анна, эти березы умирают. Точнее, вымирают, — поправился он, — и этим очень похожи на людей. Жалкая горстка берез… жалкая горстка людей, случайно уцелевших… не испепеленных ядерным огнем, не выкошенных эпидемиями, не погибших от ураганов, цунами, невиданных морозов и неслыханной жары. Хотя, — задумчиво добавил он, — конечно, у Сибири все же есть шанс обрести звание Второй Колыбели Человечества. Или Человечеств. Слышала когда-нибудь про болотников?
— Я их видела.
— Верно, ты же шла через болота. Это ведь уже другая раса и даже не просто раса — другой путь развития. — Швейцарец негромко засмеялся. — Болотные эльфы. Кто знает, может быть, где-нибудь во тьме противоатомных убежищ сейчас заодно нарождается и раса гномов…
— Не понимаю, — озадаченно мотнула головой Анна. — Эльфы… гномы… ты вообще о чем?
— О сказке, — Швейцарец аккуратно отложил гитару. — В которой мы живем. Жаль, что это плохая сказка.
— Плохая?
— Хорошие сказки, — наставительно произнес он, — непременно должны заканчиваться словами: «И потом они жили долго и счастливо и умерли в один день».

Ему тоже нужно было с кем-то поговорить. Хоть с кем-нибудь. Книга о том, где и как могут появиться близкие люди. И про то, где и как близких людей можно потерять. В том числе о том, разумеется. Раз - ум - имеется. Если - имеется.